фото показано с : sgpress.ru

В ее каменных джунглях резвятся персонажи «Маугли», в ее подземное царство отправляется Орфей за своей Эвридикой, в ее темных аллеях блуждают герои спектакля по рассказам Бунина. Художник по костюмам и художник-постановщик Марина Евдоченкова рассказала «СГ» о том, откуда появились очки у бандар-логов, почему Харон — улитка и зачем Анатолию Праудину ящики. — В 2017 году я пришла в «СамАрт». До этого 18 лет проработала в тольяттинском драматическом театре «Колесо». Любовь к сцене у меня появилась в глубоком детстве. Моя старшая сестра водила меня в Саратовский тюз, где я и подхватила этот «вирус». Сидя в зрительном зале, всегда думала: «Как чудесно было бы оказаться за кулисами!» Когда училась в школе, стало популярным заниматься дизайном одежды. И я решила, что стану модельером. Поэтому образование у меня соответствующее — художник-модельер. Но при этом я всегда знала, что буду работать в театре. После окончания института проходила мимо «Колеса» и почти случайно оказалась там. Свою карьеру начала с самых низов. Сначала была бутафором, потом художником по костюмам, затем сценографом. Театральную изнанку знаю от и до, поэтому мне легко работать. Хотя немного и мешает: твой полет фантазии ограничен пониманием того, насколько та или иная идея осуществима практически. — Как быстро сложился ваш творческий союз с режиссером Татьяной Наумовой и хореографом Павлом Самохваловым? — Почти сразу. Первый спектакль, который мы сделали вместе, был «Конек-Горбунок» в 2017 году. Именно с него началась наша профессиональная и человеческая дружба. Мы на одной волне и очень четко понимаем друг друга. — Как строится работа режиссера и художника? — По-разному. Есть постановщики, которые говорят: «Вот пьеса. Сделайте мне красиво», не давая никаких своих идей. Есть другие, которые все подробно проговаривают: «Здесь поставишь стул, здесь шкаф». Так тоже неинтересно. Если у режиссера есть вдохновение и он этим живет, то и ты хочешь подхватить его идею. С Пашей и Таней мы работаем совместно. Они приходят с какими-то своими придумками, я пропускаю их через себя и начинаю предлагать что-то свое. Мы постоянно находимся в диалоге. «Маугли» — это наш ребенок. Мы его вынашивали, как положено, девять месяцев. — Наумова рассказывала, что главной задачей при работе над оформлением «Маугли» было уйти от образа мальчика в набедренной повязке. — Мы сразу решили, что у нас не будет животных с ушами и хвостами. И оттолкнулись от идеи, что джунгли — это город. Поэтому Маугли в начале спектакля выходит в обыкновенной уличной одежде, и его сопровождает шум города. И костюмы создавались под впечатлением от работ Ёдзи Ямамото (Дизайнер одежды, создателькостюмов для фильма «Куклы» Такэси Китано и для некоторых картин Акиры Куросавы — Прим. авт.). У меня никак не складывался образ бандар-логов. Сначала я предлагала сделать их похожими на французских танцоров, Паша и Таня условно согласились. Но мне все равно казалось, что это не ложится. В результате появились развязные и наглые персонажи в солнечных очках, разодетые и постоянно делающие селфи. По принципу «надеть все лучшее сразу» — шляпы, платки, галстуки. Обезьяны же смотрят на людей, которые наряжаются, и стараются подражать им. Очки, кроме того, еще выполняют практическую функцию — у нас одни и те же актеры играют и волчью стаю, и бандар-логов, и они не успели бы снять и потом заново нанести грим. Сначала, видя эскизы костюмов, артисты не очень впечатлились. Но когда настало время примерки, многие девочки говорили: «Давайте мы в этом по городу будем ходить». А когда собирались на гастроли в Японию и в самолете было ограничение по весу, кто-то пошутил, что можно лететь в костюмах. — Визуальную часть спектакля «Орфей и Эвридика» хочется рассматривать детально и угадывать различные культурные отсылки. Что вдохновляло вас при создании сценографии и костюмов? — Когда Самохвалов пришел ко мне с идеей постановки, я сказала ему, что греческая мифология мне не интересна. И он рассказал, что здесь самое главное — вопрос: «Почему Орфей повернулся?» Потому что это подстроила Персефона? Потому что передумал? Испугался? Каждый должен сам ответить. И таким образом он меня заинтересовал. Работа проходила непросто, но увлекательно. Например, костюм Харона возник из размышлений о том, что мы не знаем, как он мог бы выглядеть. Мужчина это или женщина? В спектакле эту роль исполняет Вероника Львова. И родилась идея некоего закрытого образа — ракушки. Мне трудно было объяснить швее, что я хочу, поэтому каркас ракушки мы делали вместе, а остальное — сама. К сожалению, костюм немного потерялся на сцене — не виден хвост, на котором расположены маски мертвых людей. Это души, которые Харон переносит из царства живых в царство мертвых. — В самом начале работы над спектаклем, когда только начинаете придумывать его образ, вы что-то читаете, смотрите? — Накидываю себе картинки: красивые фотографии улицы, дерева, пейзажи, портреты. Не связанные тематически с постановкой. Может, например, зацепить фактура коры, и этот образ будет использован в дальнейшем или подтолкнет к поиску. — Как началась ваша работа с Праудиным над спектаклем «Темные аллеи»? — Меня в 2017 году пригласили в «СамАрт» для работы над этой постановкой. Работа шла очень долго, с большими перерывами. У Анатолия Аркадьевича было условие, что художник должен присутствовать на каждой репетиции начиная с первой читки. Следовало погрузиться в эту атмосферу. Перед началом я прочитала «Темные аллеи», пришла подготовленная и первую неделю вообще не понимала, где тут Бунин. Люди привыкли, что его рассказы — это что-то романтичное и красивое: описание природы, белый теплоход, дамы в шляпах. А чернуха проходит у него маленькой строчкой, например: «Она потом родила». Сначала поэзия, затем физиология. И потом я поняла, что это более глубокий Бунин, пропущенный через взгляд Праудина. Не просто элегантные дамы и кавалеры, а темные аллеи, сокрытые у них в душе. Тогда я пришла к выводу, что эскизы нужно делать черно-бело-серыми, не допуская туда никакого другого цвета. — У вас были с ним разногласия? — У нас получилось найти общий язык. Хотя не очень нравились ящики, которые Анатолий Аркадьевич хотел использовать в качестве декорации. Мне казалось, что если использовать мебель в стиле модерн, получится более жестко. — Ящики он не из «Иванова» (Спектакль в постановке Праудина в репертуаре «СамАрта» — Прим. авт.) перетащил? Этот режиссер любит мыслить дилогиями и трилогиями. Мне показалось, что «Темные аллеи» перекликаются с его сценической версией чеховской пьесы. — Это его жизненная позиция: «Мы все потом сыграем в ящик». Как бы ни дергались и как бы ни сопротивлялись. Хотя у него изначально было больше ящиков. Мне удалось убедить режиссера, что на сцене стоит разместить и обычную мебель — это так называемая «человеческая» часть. А в «придуманной», театральной части — ящики. Больше всего в этом спектакле мне нравится, что актеры не прячутся за костюмы и декорации. Они играют и работают по полной. А мое оформление им просто помогает. Фотографии: театр «СамАрт» источник »

30 +