фото показано с : sgpress.ru

На днях в Самарском академическом театре драмы имени Горького в рамках фестиваля «Шостакович. Над временем» прошел творческий вечер Никиты Михалкова «Территория моей любви». Известный режиссер, актер, сценарист, продюсер, председатель Союза кинематографистов России рассказал о своей творческой судьбе, об этапах развития художественного мировоззрения, о людях, сопровождающих его на этом пути. Иллюстрировали рассказ фрагменты фильмов мастера, показанные на большом экране. Михалков также ответил на вопросы поклонников, а незадолго до начала творческого вечера пообщался с самарскими журналистами. Про кино и театр Для меня кино — это живое существо. К нему нельзя относиться только как к профессии. Это почти мистическая вещь. Что такое атмосфера на площадке? Она появляется не после слов: «Камера! Мотор!». Она возникает сама собой. Если нет этого пульса, то кино будет профессией, но не жизнью. Люблю театральные методы работы в кино — долго репетировать и быстро снимать.Большие сцены предпочитаю снимать целиком, не прерывая нить актерских отношений. Можно, конечно, сделать склейки на монтаже, но мне важно внутреннее развитие исполнителей. Когда мы перенесли «12» с экранов на сцену, получился абсолютно другой жанр. Аплодисменты можно купить — посадить клакеров, и они будут хлопать за деньги. Видимый успех можно приобрести — проплатив отзывы. А тишину в зале купить нельзя. Она или есть, или нет. Когда я сижу спиной к залу и у меня ощущение, что сзади бездна — ни звука, ни кашля, ни вздоха… Это даже пугает. У нас очень серьезный спектакль. Зрители, сидящие в царской ложе и на галерке, — каждый получит то, что ему нужно. Мы уже ведем переговоры, возможно, привезем «12» в Самару. Про музыку Ингмар Бергман сказал, что искусство должно попадать в сердце, минуя промежуточную посадку в области интеллекта. И ни один его вид не делает это точнее, чем музыка. Поэтому и говорят, что любое искусство пытается быть похожим на нее. Почему мы так близки были с моим постоянным соавтором композитором Лешей Артемьевым (его звали Эдуард, но в крещении он Алексей)? Целую жизнь вместе прожили. Потому что для него, как и для меня музыка — это вообще все, что слышно. В моих картинах весь звуковой ряд — выстроенная партитура. Включая скрип половиц, пение птиц, ветер в проводах, шелест листвы, конский топот и так далее. Аудиоряд намного сильнее и эмоциональнее, чем видео. Если воспринимать окружающий мир именно так, то ты получаешь огромное подспорье, связанное с восприятием человеком ауры кино. Композитор всегда бьется за каждую свою ноту, а Леша сам порой предлагал убирать его мелодию, оставляя только живые звуки. Все американские картины идут от начала до конца под музыку. Но это очень сильная краска, которой можно пользоваться только тогда, когда все остальное уже использовано. Есть не так много величайших кинокомпозиторов. Но между ними существует небольшая разница. Эннио Морриконе трудно слушать без изображения. А Нино Рота и Алексея Артемьева — можно. Поскольку, кроме того, что они выражают происходящее на экране, они являют абсолютно самостоятельное и законченное произведение. Про Россию Снимать нужно то, во что веришь, за что отвечаешь. Я никогда не снимал ни для власти, ни для начальства. Делаю только то, что мне подсказывают сердце и душа. Есть такое мудрое высказывание: «Правда без любви есть ложь». Горячо ненавижу все то, что мешает любить. У меня есть родина, и я никогда не отделял ее от государства. В нашей стране это невозможно. Это Ватикан может их разделять, Монако, Сан-Морино. А такое количество часовых поясов, как у нас, не может существовать без вертикали власти. Россия — это крест: вертикаль власти и горизонталь культуры и экономики. Свобода — это абсолютное доверие к богу. Моя мама сказала мне однажды: «Никогда не требуй справедливости у бога. Если бы он был справедлив, то давно бы тебя наказал». У меня ощущение, когда я езжу по стране, что можно было ни одного фильма не снимать, просто «Бесогон» выпускать, и людям было бы достаточно такого разговора. Мне кажется, смысл передачи в том, что я не выполняю ничьих заказов и не беру ни копейки ни с государства, ни с телеканала. Это дает мне внутреннее спокойствие и уверенность в том, что я ничего им не должен. У меня было только два условия: мы не подвергаемся цензуре и нас не прерывают рекламой. Я верю в то, что говорю, и, может быть, поэтому мне верят люди. 11 лет назад нас смотрело 20 тысяч человек, сейчас 12-13 миллионов. Про семью Знакомство с Шостаковичем для меня началось с дружбы с его сыном Максимом. Мы с ним много общались, и оба достаточно снисходительно относились к нашим родителям. Так, наверное, всегда бывает в таких семьях: что имеем не храним, потерявши, плачем. В четвертом классе я пришел в школу и сказал, что опоздал на урок, потому что у нас Рихтер всю ночь барабанил на рояле. После чего учительница меня возненавидела. На концерты выдающегося пианиста билеты достать было невозможно, а мне он спать мешал. Так бывает, когда ты не ощущаешь значения тех, с кем живешь. Нас воспитывали достаточно жестко. Однажды мы ехали с отцом на дачу, и в младенческом азарте я сказал ему: «Ну что ты там пишешь? «А у Томы, а у Томы, детишки плачут дома». Тоже мне стихи». Он остановил машину, сказал: «Эти стихи тебя кормят», и высадил меня. 27 километров я шел пешком. У нас в семье никогда не было общества взаимного восхищения. Поскольку человек не хозяин своего таланта. Он только проводник между богом и другими людьми. Как только ты считаешь, что дарование свыше — твоя собственность, ты просыпаешься однажды абсолютно бездарным и не можешь понять, что произошло. С тебя сняли эту ответственность. Про интерес к жизни В детстве я мечтал быть гениальным дирижером, потрясающим теннисистом, выдающимся футболистом, но никогда не хотел быть тем, кем стал. Спорт меня уберег от того, чтобы спиться. Не секрет: это случается со многими представителями нашей профессии, получившими известность. Но осознание того, что завтра надо играть в теннис или участвовать в соревнованиях по футболу, заставляло вечером произнести: «Спасибо, я больше не буду». Спорт дисциплинирует. От большого количества проблем меня уберегла работоспособность. У нас в семье она всегда была развита. Все много работали. Я никогда не видел, чтобы моя мама ничего не делала, даже в очень преклонном возрасте: вязала, шила, готовила. Важная часть бытия — интерес к жизни. Про Самару и фестиваль Ваш город поссорил меня с большей частью женской половины нашей страны. Я имел неосторожность сказать правду в социальной рекламе, что самые красивые девушки живут в Самаре. С тех пор мне нигде не рады.Многие считают, что провинция — уничижительное слово. Но это всего-навсего удаленность от центра. Сегодня в каких-то случаях даже выгодная, потому что может послужить основой чистоты, ясности и определенности в точке зрения, нежелания усидеть на двух стульях. Фестиваль Шостаковича — это уникальное мероприятие, когда музыка и остальные виды искусства собираются в одном месте — на Волге, в Самаре, где была написана великая Седьмая симфония. Соединение жанров, которое здесь происходит, абсолютно органично. Волга — гигантская природная артерия, полная тайн, абсолютно живая, объединяющая Шостаковича, Горького, Стеньку Разина. Фото: предоставлено Самарским академическим театром драмы. источник »

21 +