В декабре 2020 года Татьяна Мрдуляш написала на своей странице в фейсбуке “ушла сама, не «от», а «к»”. Так она описала свой уход с поста заместителя директора по развитию Государственной Третьяковской галереи в Москве, после чего в феврале 2021 года она была назначена на пост министра культуры Самарской области. И кажется, это должно означать новый этап в культурной жизни города — sgpress.ru пообщался с Татьяной Павловной о современном искусстве, будущем фестивалей и о том, как воспитать в людях любовь к прекрасному. — Впервые вы были в Самаре в 2018 году. Что вы здесь делали? — Я была здесь в связи с открытием филиала Третьяковской галереи в Самаре, в 2018 году было принято решение, инициированное Александром Хинштейном. Филиал в итоге был открыт в 2019 году, потом он приобрел собственное временное место на улице Фрунзе. — Кроме «Третьяковки» что вы знали о Самаре? — Глобально мне было понятно, что Самара — это крупный город-миллионник на Волге. Во время своих визитов в Самару я посещала разные музеи и смотрела, что в области культуры здесь есть, потому что нужно понимать местный контекст, чтобы делать здесь Третьяковку. Еще я узнала тогда хороший стереотип о том, что Самара — «город-курорт»: это неочевидная вещь. Но действительно, когда попадаешь сюда летом, никаких сомнений не остается, хотя и на первый взгляд этот тезис кажется оксюмороном. Ну, и «Самара космическая» — этот стереотип усиливается благодаря одноименному музею. Ракета рядом со зданием и сама экспозиция музея говорят о том, что космос здесь знают и любят. — Меня очень обрадовало назначение Андрея Кочеткова на должность директора музея Алабина. Как вы видите развитие этого музея? — В современном мире музеи — это не просто хранилища предметов или собрания артефактов. Это работа с сообществом, взгляд на современность, работа по осмыслению того, кто мы, откуда и куда идем. И в этом смысле краеведческие музеи сегодня в России — это очень сложные многопрофильные институции. То, что музей Алабина немножко замер в прошлом, дает ему хорошее пространство для маневра и рывка, который сейчас должен произойти в его развитии. Запланировано большое вложение в инфраструктуру здания, в этом году будет проектирование. В 23-24 годах, надеюсь, будет капитальный ремонт и реновация. Придумать музей таким, каким он должен открыться в 2024-2025 году — это большая, сложная задача, отчасти мечта, суперамбиция. Важно, чтобы была связь с разными людьми: экспертами, посетителями, для которых будет делаться этот музей. Музей Алабина должен быть главной точкой знаний об этом крае как для горожан, так и для туристов. Это важный музей с большим потенциалом, поэтому я надеюсь, что у него большое будущее. У нас вообще большие планы по развитию областных музеев — Алабина и Художественного. Еще в Самарской области все очень хорошо с библиотеками. Есть люди, которые восхищаются московскими библиотеками — так вот они просто не были в библиотеках Самары. Серьезно: приезжаешь в город Сергиевск, а там потрясающая модельная библиотека, сделанная по нацпроекту, и сделана очень хорошо. Библиотеки — новые центры культуры, они сейчас есть и в селах, и в поселениях. Это некое третье место, куда люди приходят после работы или учебы, это пространство для общения, где происходит много интересных событий. — Я недавно посетила выставку «Передовой отряд» в Художественном музее. Меня вот что удивило: экспозиция и идея с серпом и молотом понравилась, но там сидит бабушка, которая огрызается на всех, запрещает фотографировать и приближаться к картинам, ходит за всеми, как цепной пес. — Да, мне жаловались на эту бабушку. Мы с директором музея проработали этот вопрос, бабушку перевели в другую экспозицию. — Как вы думаете, как бороться с таким советским прошлым? — С ним невозможно бороться, с ним надо работать. Расстрел — не наш метод, мы все-таки в культуре. И в культуре бывают проблемы с культурой, это не зависит от того, где человек работает. Это зависит от выстроенных процессов и ценностей, которые ему транслируются. Я про эту бабушку довольно поздно узнала, сразу позвонила директору музея. Она поговорила со всеми смотрителями, а после получила от меня задание проработать культуру общения с посетителями. Понятно, что когда сотрудники видят меня или Аллу Леонидовну Шахматову, они сразу ведут себя прилично и вежливо, поэтому мы можем не знать о проблеме. Надо выстраивать бизнес-процессы и правильный контроль, налаживать поощрение тех, кто хорошо работает — и это касается любых вещей во всех институциях. У нас в театрах такая же проблема: зачастую не считают нужным и важным проявить заботу, внимание и элементарную вежливость к посетителям. Будем с этим работать. — Кажется, что музей Алабина и Художественный остались в одном времени и застряли в нем. Нужно ли их подводить к чему-то более современному, добавлять интерактивность или нужно прививать людям интерес к тому, что есть сейчас? — В Самаре почему-то есть предубеждение, что современный музей обязательно должен быть интерактивным. Это не так. Современный музей — это, прежде всего, разный музей. Художественный музей и музей Алабина не нуждаются в большом количестве интерактива: он может помогать раскрывать какие-то смыслы, давать дополнительную информацию, вовлекать и делать более интенсивным общение с некоторыми категориями аудитории. Более того — все технологические экспонаты устаревают гораздо быстрее, чем мы успеваем ими насладиться. В этом смысле искусство и шедевры вечны. Даже современное искусство — если прошло профессиональный отбор, то оно попадет в историю. Сейчас проходит выставка «Ленин. Предметы», один из экспонатов — костюм Куйбышева. Это артефакт, который не нужно пытаться перевести в интерактивный формат, весь его смысл и ценность видны только вживую. Другое дело — как мы можем получать про него информацию. Кому-то удобен аудиоформат, который можно прослушать в наушниках, кому-то лучше прочитать этикетку, кому-то — зайти на сайт музея и прочитать про отдельные экспонаты. Все эти способы получения информации должны быть доступны, и сама информация должна быть понятна и интересна разной аудитории. В этом смысле мне очень понравился краеведческий музей Тольятти — там разные уровни информации и погружения в нее как в дизайне, так и в воплощении. У разных экспонатов можно открывать окошки, ящички, слушать аудио — таким образом ты сам выбираешь уровень погружения. — Когда мы учимся в школе, нас водят вместе с классом на выставки. А как привить любовь к искусству людям, которые уже вышли из школы и/или университета и живут своей жизнью? — Отвечая на этот вопрос, я всегда привожу в пример старое советское исследование. Один из его выводов — человек будет ходить в музеи во взрослом возрасте, если он ходил туда в детстве. Ни уровень образования, ни доход, ни отрасль работы не влияют так же сильно. Поэтому я всех призываю водить детей в музеи. Это привычка — соприкасаться с прекрасным, смотреть, думать и находиться в одном пространстве с красивыми и важными вещами. Еще я много раз слышала от людей реплики вроде «не понимаю современное искусство, оно мне не нравится». Это во многом от отсутствия привычки и насмотренности. Если человек будет хотя бы раз в пару месяцев ходить на выставку современного искусства, смотреть, даже не пытаться полюбить, то через некоторое время он начнет получать удовольствие и понимать такое искусство. Так с любым знанием. К сожалению, школьная программа заканчивается на искусстве XIX века, и мы никак не захватим XX век с его пластикой и художественными языками. Да, это недостаток нашего системного образования, но если есть желание и интерес — можно развить эти навыки. — Если бы вам дали выбор между музеем Пушкина и «Гаражом», куда бы вы пошли? — Сейчас в Пушкинском музее замечательная выставка Билла Виолы — это интересный художник современности, хотя мы понимаем, что он апеллирует к традициям Возрождения. И они нам всем близки — потому что Возрождение уже глубоко в нашем культурном коде. Если вам нравится Пушкинский музей, то вам наверняка понравится и искусство этого автора и видеохудожника, но это совсем не значит, что вам понравится современное искусство в «Гараже». Отвечая на ваш вопрос, я между Пушкинским и Гаражом выберу, конечно, Третьяковку. Но это личное. — Давайте немного отойдем от музеев. Сейчас очень много в городе арт-кластеров, причем пару лет назад их почти не было. Есть «Дом 77», «8 студий», строится «Отрада» — как власть планирует с ними взаимодействовать? — Мы в контакте с ребятами, но надо понимать, что это частный бизнес. У них свое видение и своя концепция. Здорово, что они есть. Я считаю, что такие вещи должны появляться с четкой бизнес-моделью. В арт-кластерах люди делают очень творческие вещи, но если они хотят их коммерциализировать, то им нужно оформляться официально — это иногда выбивает их из колеи. У Минэкономразвития очень много инструментов для помощи начинающим предпринимателям, они помогают правильно вести бизнес, в том числе творческим людям. — В прошлом году прошел фестиваль Samara Ground. Многие жители города восприняли это как вандализм. Как вы относитесь к уличному искусству, и как работать с такой реакцией? — Это как ребенку купить самокат, а он плачет, потому что хотел велосипед. Стрит-арт — это ни в коем случае не вандализм, особенно когда он продуман, спроектирован и правильно сделан. Главный путь работы с этой реакцией — обсуждать заранее с людьми. Не бывает так, чтобы всем все нравилось, но проговоренный проект будет лучше восприниматься сообществом. Вот с музеем Алабина провели эксперимент. Мы позвали лидеров мнений: архитекторов, урбанистов, художников, арт-критиков, журналистов, музейщиков, театральных людей. Предложили им подумать над будущей концепцией музея. Было две группы: одна обсуждала идеи по поводу будущего функционала, вторая — о концепции экспозиции. Нашли интересные идеи, возьмем их на вооружение. Потом будем говорить с представителями аудитории — туристами и горожанами. Так наша культура станет более понятной и популярной, а люди будут чувствовать сопричастность. — Я вижу, что вся молодежная культурная тусовка сейчас крутится вокруг галереи «Виктория» — мне и самой туда интересно ходить. Как сделать так, чтобы нам было интересно еще и классическое искусство? — Я думаю, только самим привыкать ходить и смотреть. Классика мирового искусства никогда не выйдет из оборота. У человека бывают в жизни периоды, когда ему интересно все новое, когда хочется оторваться от того, что видели его бабушки и дедушки. Но этот период, как правило, завершается успокоением и возвращением к классике. Очень приятно в разном возрасте перечитывать Толстого — то, что мы читаем в «Войне и мире» в 17 лет, — это вообще не то, что мы в нем прочтем в 25 или 35. В классике заложено нечто важное для всех, оно накладывается на личный опыт. — А как вы относитесь к такому искусству, как в «Виктории» — балет с обнаженными людьми, например. — Хорошо отношусь. Если художники это делают, значит, это кому-нибудь нужно. Иногда выставки не для всех: среднестатистическому зрителю, который выделяет себе один раз в год время на музей — ему не надо идти на эти выставки. А экспертному сообществу это будет интересно. Надо пробовать, не бояться экспериментов, развивать площадки, выставочные программы и относиться к этому спокойно, пытаться понять. Конечно, важно оставаться в рамках действующего законодательства. — «Виктория» — частная галерея. Есть ли смысл создавать кластеры современного искусства от государства? — Я не вижу смысла разделять на частное, государственное и муниципальное. У нас единая система. Вряд ли вы как посетитель задумываетесь о том, в какой музей пришли — частный или муниципальный. Об этом и не надо задумываться. Я же не могу ответить на запрос о «Самаре Космической», мол, «это город управляет, обращайтесь к Татьяне Викторовне Шестопаловой!». Нет, культура и город едины. Моя задача — чтобы каждый житель чувствовал себя в культурном контексте, чтобы ему было интересно. — У нас есть «ВолгаФест», а музыкальных фестивалей почти нет. Есть ли смысл их делать? — Мы с вами сегодня в гостях у Андрея Кочеткова (интервью проходило в музее Алабина. — Прим. ред.), арт-директора «Метафеста», есть Грушинский, есть фестиваль Шостаковича. — Я имею в виду массовую музыку. Раньше у нас был «Рок над Волгой»… — Организаторы в этом году от него отказались сами из-за пандемии. Если горожанам не хватает какой-то музыки, они могут предложить фестиваль, и мы идею рассмотрим и поддержим. — Есть ли вообще запросы на создание новых фестивалей? — На «ВолгаФесте» очень активная современная музыкальная программа, Грушинский мы тоже сейчас стараемся развить и взбодрить, но в то же время мы понимаем, что это своя история и свои традиции. Еще есть фестиваль Шостаковича, «Тремоло», «Академия Башмета», фестивали народного творчества. Мои фавориты — хор Петра Милославова, я под впечатлением. Вот вы говорите, что чего-то не хватает, а в моем представлении календарь очень плотно забит событиями. — Мне, к сожалению, не очень интересно идти на фестиваль Шостаковича, поэтому я интересуюсь конкретно фестивалями для молодежи. — В этом году фестиваль Шостаковича мы будем переформатировать и делать более интересным. Но ваша позиция не совсем правильная — у вас есть запрос на культуру, но погружаться в ту, которую вам предлагают, вы не хотите. Мне кажется, надо быть более открытым, в том числе чтобы расширять кругозор и познавать разное искусство. Я уверена, что у самарской публики есть и уровень понимания, и традиции высокой культуры. — И последнее. Что делать с тем, что молодые художники уезжают в столицы? — Они уже возвращаются. Недавно провела встречи с Андреем Сяйлевым, Сашей Во и супругами Коржовыми. Сейчас современное искусство — это постоянное передвижение, это обогащает опыт людей, раздвигает их границы. источник »
