35 лет назад, 26 апреля 1986 года, на Чернобыльской АЭС произошла крупнейшая за всю историю атомной энергетики техногенная катастрофа. В результате взрыва был разрушен реактор четвертого энергоблока. В окружающую среду попало около 190 тонн радиоактивных веществ. В ликвидации последствий аварии приняли участие более 600 тысяч человек. В их число вошли 4 200 наших земляков — люди разных профессий и разного возраста. Самыми младшими оказались солдаты-срочники. Михаил Иванович Искаков — один из них. «Самарская газета» попросила его поделиться воспоминаниями. Подписка о неразглашении — Я родился в поселке Озерное Первомайского района Оренбургской области. Отец работал сварщиком, мать — дояркой. Вскоре семья переехала в село Большая Малышевка Кинельского района Куйбышевской области. Я покидал родные края на время учебы в сельскохозяйственном техникуме в Мелекесском районе Ульяновской области. А в октябре 1984 года Кинельским РВК был призван в армию. Месяц служил в Литве, потом в поселке Тоцкое Оренбургской области, в противотанковом дивизионе. 20 мая 1986 года в числе нескольких десятков человек из разных частей меня отправили в командировку. Она была не первой: в армии я успешно освоил профессию механика-водителя и как лучший шофер даже дважды участвовал в парадах в Куйбышеве. Из нашего подразделения поехал только я. Каждому из командированных дали в дорогу армейский паек на пару дней и мешок с вещами — портянками, полотенцами. Куда едем, никто не знал. Прибыли в Куйбышев. Увидели собравшихся там военных разных специальностей — и химиков, и водителей. Потом нас отвезли в Черноречье, где мы услышали разговоры: что-то где-то случилось. Нас скомплектовали, посадили в машины и отвезли в аэропорт Курумоч. Оттуда доставили в киевский аэропорт Борисполь. В глаза бросилось большое количество грузовых машин. Их поток не прекращался. На Украину съезжались люди со всего Советского Союза. Из аэропорта на военных автомашинах нас привезли в палаточный городок Приволжского военного округа, который раскинулся около села Ораное. На месте всем дали подписать бумаги о неразглашении происходящего в течение пяти лет. Лагерь непрерывно расширялся. В опасной среде — Всех распределили по бригадам. Меня назначили механиком-водителем тягача РХМ (разведывательная химическая машина). На нем мы со сменным офицером проводили исследования в зоне аварии реактора Чернобыльской АЭС. Как правило, старший офицер объявлял, когда кому на выезд. Техника находилась примерно в 12 километрах от нашего городка. Там я осматривал тягач, и мы отправлялись в путь. Ехали к АЭС. Останавливались перед входом на станцию. Офицер шел в штаб, находившийся на первом этаже, брал карту, получал задание на маршрут. Направлялись в зону выброса радиации. В тягаче стоял прибор для определения ее уровня — кажется, счетчик Гейгера. Когда он давал сигнал, останавливались, и офицер фиксировал эту точку. Потом, взглянув на карту, говорил, куда ехать дальше. При очередном писке прибора снова тормозили, и в месте большого скопления радиации на карте появлялась новая метка — флажок. Так вся карта обрастала знаками. И мы ее сдавали в штаб. Работали непосредственно возле разрушенного реактора. Колесный трактор там бы не проехал. Вот мы и курсировали вокруг на тягаче, делали то малый, то большой круг. Во время взрыва графит разлетелся на большое расстояние. Стояла важная задача — быстрее завершить его сбор. Мы выявляли места его концентрации. С радиацией боролись повсеместно и разными способами. Запомнилась работа вертолетчиков. Они сбрасывали на реактор что-то похожее на щебенку и еще какие-то вещества. Видел много вертолетов, у которых по бокам располагались опрыскиватели. Из них разливали какую-то коричневую жидкость. Как только она достигала земли, сразу застывала, покрывая поверхность пленкой и не давая возможности подниматься в воздух радиоактивной пыли. Домой ехали долго, поскольку проходили через пункты помывки. Первый из них находился в районе станции. Там было много душевых кабин. Выходишь из такой, у тебя спрашивают размер одежды. Свою, зараженную форму, разумеется, оставляешь и переодеваешься в другую. Забираешь с собой только дозиметр. Потом на пути останавливаешься для следующей помывки. Сколько раз ее проходить, решал обслуживающий персонал с учетом степени достигнутой нами «чистоты». Специальная служба мыла наши машины. А это было тоже делом непростым, потому что в гусеницы тягача набивалось много графита. Работали в обычных медицинских масках, чтобы не наглотаться радиоактивной пыли. Не было ни респираторов, ни особой одежды. Нам выдавали робу, такую как у сотрудников реактора. Обычную спецовку, без всякой защиты. Кто-то ходил в солдатской форме. Я был немного старше некоторых ребят, поэтому, наверное, быстрее додумался подкладывать под сиденье машины листы свинца. И заметил, что самочувствие улучшалось. Поначалу никаких приказов насчет подобной защиты не было, но позже технику стали обкладывать свинцовыми листами. Как известно, этот металл в Чернобыль свозили отовсюду. За время чернобыльской командировки официально значатся 22,4 рентгена, полученные мной. Но на самом деле показатель, думаю, выше. Мы с ребятами хитрили, порой «забывая» брать с собой индивидуальные счетчики. Хотели подольше задержаться в Чернобыле. Потолком считалось 25. Его быстро достигали химики, которых тут же отправляли домой. Они оказывались менее защищенными — радиоактивные отходы приходилось собирать практически вручную и загружать в контейнеры лопатами. Мы тоже участвовали в сборе и транспортировке «грязных» отходов, но с помощью радиоуправляемых погрузчиков. Подъезжал тягач, и офицер из него с помощью пульта направлял погрузчик к указанному месту. Погрузчик был большим — примерно таким, какие используют при очистке снега на улицах, но без кабины и водителя. Солдаты забрасывали опасные материалы в ковш, и он ехал к точке складирования отходов. Я был за рулем тягача, и мне не приходилось собирать графит. Бывало, только опорожним ковш, как нам приказывают подогнать устройство в другое место. Подъезжаем туда, снова начинается погрузка контейнеров с графитом. И опять отправляемся к месту складирования. Другой мир — Тем не менее наша рабочая смена длилась не более трех часов. Мы сдавали маршрутную карту, отчет о выполненном задании. После водных процедур возвращались на базу. Тягачи ставили на стоянку, заправляли горючим на завтрашний выезд. И ждали машину, которая отвезет нас в палаточный городок. Он был расположен вдоль дороги. Местные жители старались угостить нас молоком. Но пить его нам запрещали. Молоко могло оказаться зараженным радиацией. Во избежание различных инцидентов сельчан просили не подходить к городку. У нас была отличная столовая, работала круглосуточно. Досуг скрашивали фильмы. Их даже специально по заявкам привозили. Мы сами устроили летний кинотеатр. В нашем палаточном городке, несмотря ни на что, кипела жизнь. В отличие от Припяти. Та представляла собой жуткое зрелище: по улицам брошенного города бродят кошки и собаки, в одно мгновение потерявшие хозяев. Двери в опустевших домах открыты. Колышутся занавески на окнах. А людей нигде нет. Они уехали, бросив все. Забрав с собой только документы. Мимо города было даже неприятно проезжать — казалось, что там какой-то другой мир. Перевод и грамота — В Чернобыле я находился по 4 июня. Как-то нас, приволжцев — кандидатов на награждение медалями и орденами, привезли на территорию палаточного городка Московского военного округа. Там собралось много народа. Из Киевского, Ленинградского и других округов. Приехали и «партизаны», как обычно называют резервистов. Из досок были сколочены скамейки импровизированного зрительного зала. Началось вручение наград. Но через некоторое время оно было прервано объявлением одного из офицеров. Он сказал, что приехала бригада с большой концертной программой. Поинтересовался, не будем ли мы возражать, если сейчас начнется концерт, а остальные награды получим позже в своих частях. Договорились — концерт так концерт. Но когда люди вернулись из Чернобыля на места службы, то ничего не получили. Наши награды где-то затерялись. Многие архивы остались на Украине. Там и раньше получить какие-либо сведения было сложно, а сейчас и подавно. Единственное, что до меня дошло в конце 1986 года, когда уже демобилизовался, так это перевод на сумму 38 рублей 47 копеек. Он пришел из войсковой части, к которой я был прикомандирован, и именовался денежным довольствием за Чернобыль. Сохранил эту квитанцию на память. Деньги вроде небольшие, а документ есть документ. С печатью и подписью, все как положено. А еще в палаточном городке я был награжден почетной грамотой от украинского ЦК комсомола за образцовое выполнение правительственного задания по ликвидации аварии на ЧАЭС, проявив при этом мужество и отвагу. 35 лет прошло с тех пор, а все вспоминаются солдатики, с избытком нахватавшие радиации. Порой через один-два выхода в зону они попадали в госпиталь. У молодых ребят частенько случался обморок. Мои ощущения тоже были не из приятных. Кроме головной боли, ломоты в теле, я постоянно чувствовал усталость, несмотря на непродолжительный рабочий день. После Чернобыля — В Самаре я устроился механиком гаража в УПТК треста «Промстрой». Потом получил повышение — стал заведующим гаражом, но в этой должности успел поработать всего два дня. В 1989 году меня уговорили перейти в городской батальон ГАИ. Привели аргументы: «Ты партийный, чернобылец. Получишь квартиру, звание». Отправили на учебу во Всесоюзную школу ГАИ в Белгороде. Кроме теории проходил там и практику. К армейской службе добавились еще полгода проживания в казарме. В ГАИ я работал до 1997 года. Квартиру не получил — вероятно, помешала перестройка. Потом меня приняли участковым инспектором в Кировский район. Нормальная работа, мне нравилась. Получил офицерское звание лейтенанта. В трудовой книжке 23 благодарности. В общей сложности проработал в милиции больше 12 лет. Но подвело здоровье. Вынужден был уволиться. Позже организовал свою фирму по грузоперевозкам. Работа непростая, требовала большой отдачи. Но снова подвело здоровье — перенес шесть операций. Фирму пришлось закрыть. Так получилось, что вся моя жизнь прошла на колесах. А вообще в ней много хорошего — прекрасная семья, замечательные друзья. Только факты Один из первых В Октябрьске живет наш земляк генерал Александр Серебряков. Он одним из первых поднялся на вертолете над реактором четвертого энергоблока. В 1986 году Александр Иванович руководил 51-м гвардейским вертолетным полком. Вернувшись из Афганистана, собирался отдохнуть, но вместо этого последовал приказ прибыть в Припять. И полк вылетел по месту назначения. Летчики из открытого люка сбрасывали на разрушенный реактор мешки с песком, которые первое время сами и наполняли. Позже для груза приспособили купол перевернутого парашюта. Потом реактор забрасывали свинцом, поступавшим со всей страны, и различными абсорбентами. За три дня ценой неимоверных усилий радиационный фон был заглушен на 38%. К реактору нельзя было ни подойти, ни подъехать, поэтому задействовали машины с вертикальным взлетом. Благодаря куйбышевцам 31 марта 1990 года вышло постановление №325 Совета министров СССР и ВЦСПС «О мерах по улучшению медицинского обслуживания и социального обеспечения лиц, принимавших участие в работах по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС». А через год был принят закон РФ «О социальной защите граждан, подвергшихся воздействию радиации вследствие катастрофы на Чернобыльской АЭС». И все благодаря куйбышевцам! Они не дали забыть о ликвидаторах катастрофы. Предшествовали этому следующие события. Выдвинув ряд требований, 13 чернобыльцев, находившихся в клинике имени Дмитрия Ульянова, объявили голодовку. Кроме того, написали обращения во все властные структуры и руководителю страны Михаилу Горбачеву. Приехала комиссия и сочла требования наших земляков справедливыми. источник »
