фото показано с : sgpress.ru

Актриса театра «Самарская площадь» о своих ролях в разных театрах. Осенью Анастасия Карпинская получила сразу несколько наград за главную роль в спектакле «Кавказский меловой круг». Она стала лауреатом премии «Самарская театральная муза» и VII Международного театрального фестиваля «Смоленский ковчег». О своих отношениях с этой героиней и о работе в «Самарской площади» и «Уместном театре» актриса рассказала sgpress.ru «Кавказский меловой круг» — Роль Груше — долгожданная? — Не знаю, почему раньше не было больших работ. То ли меня не видели, то ли я не была к этому готова. Такое ощущение, что не актер нашел роль, а она его. Ни я, ни режиссер не догадывались, что Груше — это я. Зато все остальные члены труппы в этом нисколько не сомневались. Примерно полгода репетировали не со мной. У Евгения Борисовича Дробышева (художественный руководитель театра «Самарская площадь», режиссер — прим. авт.) такая политика: он на все роли пробует всех. Так случилось и с «Кавказским меловым кругом». Прошлись по всем персонажам. Только что мужские не читали. — Есть ощущение, что все остальные персонажи постановки, как марионетки в балагане, крутятся вокруг одного — Груше. Как складываются отношения внутри спектакля? — Жанр постановки, конечно, балаган. Поэтому и способ существования персонажей выбран таким. Если бы он не значился в программке, происходящее на сцене смотрелось бы нелепо. И действительно, способ существования моей героини отличается. Это правильно, поскольку она и по сюжету другая. Старались работать по-брехтовски: где-то ты персонаж, где-то — актер, который его играет. Главное во взаимоотношениях внутри спектакля — быть честным. С собой, с героем, с партнерами. Я реагирую на то, что мне подают. Наш театр славится ансамблевой игрой, взаимопониманием. — Какие у вас отношения с Груше? — Хочу быть как она, многому у нее научиться. Груше не плывет по волнам, а принимает решения сама. Всегда. Часто это происходит в ущерб ей самой. Но она не может сказать: «Будь что будет, меня это не касается». Например, героиня понимает, что для ребенка будет лучше, если она выйдет замуж за человека, которого не любит. И идет на это. Груше близка мне еще и своей бескомпромиссной любовью к правде. Я очень ценю это в людях. Особенно последнее время. У меня аллергия на ложь. Современная драматургия — Вы сотрудничаете с «Уместным театром», поскольку любите современную драматургию, на которой здесь в основном строится репертуар? — Меня в нем привлекает в первую очередь современная режиссура. Близко то, что делают Игорь Катасонов, Артем Устинов, Таня Каррамова. Мы мыслим на одной волне. Очень нравится понимание театра этими режиссерами: никакой стандартной коробки сцены, традиционных декораций, реквизита. Нравятся новые приемы по свету, по музыке. Присущий им минимализм. Но это не значит, что все проходит гладко. Иногда говорю Игорю, что мне тяжело существовать в его спектакле. Выворачивает наизнанку. Тяжело играть «Канотье» по пьесе Николая Коляды. Хочется остановить этот поток сознания. Игорь просит точно выполнять его режиссерские указания. Понятно, что мы вместе приходим к каким-то решениям, но нарушать его правила нельзя. Особенно тяжело, когда в своем театре существуешь по одним правилам, а потом приходишь в «Уместный», и нужно все ставить с ног на голову. — В речи вашей героини в «Канотье» присутствует нецензурная лексика. Как вы к этому относитесь? — Мне очень нравится. Я считаю, это естественно. Как с раздеванием на сцене. При условии, что все оправдано. Если нецензурная лексика или обнаженная натура нужна, чтобы эпатировать зрителей, тогда подобное неприемлемо. К тому же у Коляды нет мата как такового. Коляда придумывает свой язык — это намного интереснее. Например, мы всей командой думали, как может выглядеть «розовый мудодуй». Мне представился розовый пушистый слоненок. Кому-то — ежик. Смотрела на днях интервью Валерии Гай Германики. Все говорят, что в ее фильмах куча мата, а по факту — там никто не матерится. Когда актер присваивает этот язык, он становится органичным. Моя любимая реплика Кирилла Серебренникова: «Если вам в театре вдруг упала люстра на ногу, вы же не скажете: «Какая незадача», а употребите совсем другие слова». — Чем вам нравится драматургия Ивана Вырыпаева? — На первый взгляд она кажется простой. Измена, смерть, взаимоотношения и так далее. Все это было уже 33 раза рассказано до него. И тут происходит нечто важное. Ты можешь в процессе просмотра отключиться на какое-то время, уйти мыслями далеко, но продолжаешь существовать в контексте спектакля, и он что-то в тебе меняет. Искусство должно вызывать эмоции. Каждый раз, рассказывая свой текст в «Иллюзиях» по пьесе Вырыпаева, я говорю о каких-то своих чувствах. Особенно ценно, когда ты переживаешь то, что в сюжете. События, описанные автором, в точности происходят со мной в жизни. У Вырыпаева очень честные пьесы. Его слова совпадают с моими ощущениями. Он точно передает, как мыслит человек: образами и картинками. Классика — В репертуаре театра «Самарская площадь» много русской классики. Вам она нравится? — В институте мне говорили, что с моей внешностью мои авторы — Чехов, Островский. Дело не только в них. Главное, чтобы режиссерский язык был современным. Мне очень понравился «Ревизор» Романа Габриа в нашем театре. Поскольку это не кринолиново-нафталиновая постановка хрестоматийной пьесы. Чехов мне очень близок, наверное, потому, что тоже абсурдист. Он всегда актуальный автор. Но его сложно ставить. К нему можно прийти только через ломку, внутренний переворот. И каждый раз, играя спектакль, открываешь для себя что-то новое. Недавно мы вводили троих новых исполнителей в «Чайку», и постановка заиграла совершенно по-иному. На удивление, нашли в пьесе массу юмора. Ведь Чехов не зря назвал ее комедией. — Насколько вам близка Маша и ее страдания от неразделенной любви к Треплеву? — Это мое. Мрак, упадок, депрессия. Когда я впервые прочитала «Чайку», то не понимала, как можно мечтать о роли Заречной. Маша — вот ведь роль мечты. Я прекрасно понимаю ее: почему дыра в душе, что беспокоит, почему совершает такие поступки. Когда они с Медведенко меряются степенью отчаянья (у него финансовые проблемы, а у нее несчастная любовь), она искренне считает, что ее горе самое сильное. Наверное, если бы не было Треплева, нашла бы себе другую причину для страдания. Но очень сложно сказать «стоп» и уйти. В любом жизненном аспекте — будь то любовь или работа. Вот Груше легко покидает зону комфорта и рвет связи. Мне очень хотелось бы научиться этому у нее — быть сильнее и жестче по отношению к себе. Понять и принять, что если закрывается одна дверь, то обязательно откроется другая. источник »

95 +