Фотокорреспондент МИА «Россия сегодня» Валерий Мельников много лет работает в «горячих точках». Чечня, Ливан, Мали, Афганистан, Сирия, Украина. На его фотографиях практически нет людей в форме, оружия, бронетехники. Ярче и доходчивее о войне говорят пейзажи разрушенных городов, портреты мирных жителей, вынужденных жить вблизи линии фронта. Работы Валерия неоднократно получали мировое признание. С серией снимков «Черные дни Украины» он стал победителем международного фотоконкурса World Press Photo 2017 года в номинации «Долгосрочные проекты».
Корреспонденты «СГ» Кирилл Ляхманов и Наталья Родимова поговорили с одним из самых титулованных российских фотографов о роли журналиста на войне, жизненных принципах и «Самарском взгляде».
Кирилл Ляхманов: Почему вы выбрали именно фотографию, а не видео и не тексты?
- Я начал заниматься фотографией еще в юности. Сначала в Доме пионеров, после окончания школы поступил в училище культуры, затем служил в армии. А после армии начал работать фотографом. Не могу сказать, что я когда-либо делал осознанный выбор в пользу фотографии. Занимался тем, к чему душа лежала.
Наталья Родимова: А как получилось, что вы начали работать в зонах военных конфликтов? Ведь многие корреспонденты за всю карьеру ни разу не сталкиваются с подобным заданием. Это случилось по вашему желанию?
- В такие командировки редакция отправляет людей только по согласию. И, поскольку я соглашаюсь, с годами у меня накопился большой опыт работы в зонах конфликтов. До поездки в Сирию была и вторая чеченская кампания, и работа в Ливане. Но, пожалуй, самый серьезный опыт я получил в Донбассе. Ездил на самом деле не я один. За последние годы многие журналисты, фотокорреспонденты работали на Украине. К сожалению, не все возвращаются из таких командировок. Андрей Стенин, наш фотокорреспондент, погиб три года назад, 6 августа, в Донецкой области.
"Во всех конфликтах заложниками чьих-то политических или территориальных амбиций становятся местные жители. Это единственная сторона, о которой, как правило, говорится очень мало, но которая меньше всего заинтересована в войне и больше всего страдает от ее последствий"
К.Л.: А сами вы, когда отправляетесь в очередную командировку в зону конфликта, думаете о том, что она может стать для вас последней?
- Любой нормальный человек об этом думает. Но до и во время поездки стараюсь эти мысли от себя гнать. Чаще они приходят уже потом, когда возвращаюсь.
К.Л.: Не хотели никогда отказаться от таких поездок?
- Пока нет. Это выбор каждого человека. Есть люди, которые после первой же командировки в зону вооруженного конфликта понимают, что не могут справиться со своими чувствами, и закрывают для себя эту тему навсегда. Есть такие, кто работает на войне годами. Нет двух одинаковых ситуаций и одинаковых решений.
К.Л.: Если сравнивать ваш опыт работы в Чечне, Сирии, в Донбассе, - по сути, везде шла гражданская война. А в чем разница между этими конфликтами?
- В каждом конфликте свои нюансы. Все ситуации очень специфические. В Сирии, например, велика религиозная, этническая составляющая. В Донбассе, как я считаю, - в первую очередь, территориальный вопрос. Но есть и общее. Во всех конфликтах заложниками чьих-то политических или территориальных амбиций становятся местные жители. Это единственная сторона, о которой, как правило, говорится очень мало, но которая меньше всего заинтересована в войне и больше всего страдает от ее последствий.
К.Л.: Отношение к фотокорреспондентам и к журналистам везде одинаково?
- Смотря с какой стороны вы работаете. На территории, подконтрольной дружественным силам, можно снимать почти совершенно спокойно. А по-другому работать в последние несколько лет не получается. Несмотря на то, что золотым стандартом журналистики считается представление обеих сторон конфликта, в современных войнах это практически недостижимо. Переход линии фронта практически невозможен по тем или иным причинам. И ты просто выбираешь, с какой стороны есть возможность работать. В начале сирийского конфликта, в 2012-м, можно было работать по обе стороны от линии фронта. Но это была совсем другая оппозиция, и отношение к русским было более лояльное. Затем этот конфликт приобрел такие черты, что работа на стороне оппозиции стала невозможной. Сейчас практически вся видеоинформация, которая поступает в Сирии с противоборствующей стороны, снята либо местными жителями, либо стрингерами, которые там живут. То же и в Донбассе. Если ты журналист нейтрального издания, не поддерживающего одну из сторон, еще как-то можно попытаться работать по обе стороны. Но у многих такой возможности нет.
Н.Р.: Если обращаться к вопросу личного восприятия, вы работали в зонах конфликта и за рубежом, и на русскоязычных территориях. С точки зрения обывателя, чем ближе территория, чем родственнее народ, тем больше переживаешь. А у вас увиденное оставляет разный отклик в душе, или война везде одинакова?
- Жители Донбасса мне ближе ментально. Но человеческое страдание не имеет границ. Для обычных людей, в какой бы стране они ни жили, на каком бы языке ни говорили, это всегда одни и те же проблемы, одна трагедия. Часто это даже выглядит очень похоже. И когда ты это видишь, очень сложно остаться безучастным. Сделать работу, уехать и не вспоминать об этом я не могу.
Н.Р.: Поддерживаете связь с вашими героями?
- Да, на территории Донецкой области есть люди, с которыми я общаюсь, за чьей судьбой слежу. К сожалению, за последний год ситуация не сильно изменилась к лучшему.
К.Л.: Помимо фотографий из горячих точек, что снимаете сейчас?
- В основном социальная тематика. Журналистика вообще живет проблемами, она призвана одним людям рассказывать о бедах других. А специфика работы в агентстве в том числе заключается в очень широком спектре тем. И любой сотрудник-фотокорреспондент должен уметь на достойном уровне снимать все. Другой вопрос, что можно быть универсальным фотографом, делать свою работу и только. А то, чем я занимаюсь - персональные проекты, по большей части долгосрочные, - это следующая ступень в профессии. Над некоторыми такими проектами я работаю по несколько лет.
К.Л.: А есть ли какая-то закономерность в том, как получаются хорошие кадры?
- Нет, все совершенно спонтанно. Можно приехать и за несколько дней сделать отличный репортаж, несколько «говорящих» фото. А, например, серии делаются по-другому. Каждая серия имеет свою структуру, и далеко не каждая фотография может в нее попасть. С другой стороны, есть фото, которые сами по себе не производят такого впечатления, как в подборке. В серии, особенно в большой, не все кадры должны быть выдающимися. Серия должна передавать состояние, рассказывать историю визуальным языком. Сейчас в России немногие фотографы работают в этом поле. И в этом смысле мы только начинаем осваивать мировой журналистский опыт. Но за последние несколько лет в нашей стране появилось много хороших фотографов. Есть имена, победы на авторитетных конкурсах, и это прорыв.
Н.Р.: Что вам дает участие в конкурсах?
- Все просто. Если ты не участвуешь в российских и международных конкурсах, не публикуешься в мировых СМИ - а многие российские фотографы не публикуются, - ты не сможешь подняться выше определенного уровня, не получишь должного опыта, не будешь видеть глобальных тенденций.
Н.Р.: Но, например, конкурс «Самарский взгляд» - не международный и даже не региональный. Зачем вы участвуете в нем?
- В России не так много фотоконкурсов, а хороших - всего три-четыре. «Самарский взгляд» - конкурс неплохой, и его нужно развивать. Мое мнение - любой конкурс, где бы он ни проводился, в итоге должен становиться международным. Вообще, чтобы заниматься фотографией, нужно быть очень большим энтузиастом, иметь внутреннюю страсть. Многие фотографы достигают определенного уровня, статуса и успокаиваются, останавливаются в развитии. Моя задача - всегда развиваться, совершенствовать мастерство. Рассказывать истории, но делать это не на простом рутинном уровне. Моя мечта - самому решать, что снимать и как снимать.
"Стараюсь очень этично, корректно показывать человеческую смерть, тела погибших. Если не получается, лучше вообще не показывать. Есть много фотографий, где это сделано ужасно, безобразно, и у зрителей это вызывает только шок, животный страх. Но это не задача фотографии - сделать так, чтобы человек испугался, захотел отвернуться и уйти. Цель другая - в сопереживании, в осмыслении ситуации, погружении в атмосферу снимка"
К.Л.: Получается ли это в агентстве?
- В некоторой степени. Всегда есть задания, съемки, на которые я выезжаю по заданию редакции. Рамки всегда существуют. Но в нашем агентстве, в отличие от многих редакций, есть возможность выходить за границы этих рамок.
Н.Р.: К каким жизненным принципам вы пришли за годы работы?
- Я не сразу пришел к пониманию своей жизненной позиции. Я стараюсь очень этично, корректно показывать человеческую смерть, тела погибших. Если не получается, лучше вообще не показывать. Есть много фотографий, где это сделано ужасно, безобразно, и у зрителей это вызывает только шок, животный страх. Но это не задача фотографии - сделать так, чтобы человек испугался, захотел отвернуться и уйти. Цель другая - в сопереживании, в осмыслении ситуации, погружении в атмосферу снимка. Кроме того, я никогда не нацеливаюсь на материальную выгоду. Изначально не строил иллюзий насчет того, что я стану богатым человеком. Стараюсь, чтобы деньги не были главным для меня ни в жизни, ни в работе.
К.Л.: При общении с вами складывается впечатление, что вы закрытый человек. Это отпечаток работы?
- Очень часто фотографы немногословны. Иначе ты можешь потерять состояние, в котором можешь работать, снимать и делать это хорошо. Это требует усилий, потому что работа фотографа не заканчивается моментом, когда ты выходишь из редакции. У творческих людей вообще все складывается по-другому.
Н.Р.: Вы уже довольно давно работаете в зонах конфликтов. Поменялась ли за это время система ценностей?
- Иллюзий стало меньше. Раньше была иллюзия, что простые люди могут как-то повлиять на ситуацию. Сейчас я понимаю, что обычный человек над этим мало властен.
Н.Р.: А работа журналистов может чем-то помочь?
- Только если в каких-то частных случаях. Например, помочь какой-то небольшой группе людей, связать волонтеров и нуждающихся мирных жителей. Это то, что получалось лично у меня. То время, когда журналистика останавливала войну, как это было во Вьетнаме, ушло.
источник »
